Шрюд плотно закрыл дверь своей купальни, как бы для того, чтобы зловоние не проникло в опочивальню, и потом опустился в стоящее у огня кресло с прямой спинкой. В мгновение ока шут придвинул к нему стол, салфетка, закрывавшая еду, превратилась в скатерть, и он расставил королевские кушанья не хуже любой горничной. Серебряный прибор и салфетка появились неизвестно откуда, как у фокусника, так что даже Шрюд улыбнулся. Потом шут сел у камина, подтянув колени почти к ушам и обхватив подбородок длинными пальцами. Танцующие отсветы огня окрасили его длинные волосы розоватым цветом. Каждое его движение было грациозным, как у танцора, а поза, в которой он теперь пребывал, была настолько же артистичной, насколько смешной. Король протянул руку, чтобы пригладить его пушистые волосы, как будто шут был котенком.
— Я же сказал тебе, что не голоден, шут.
— Сказали. Но вы не сказали, чтобы я не приносил еды.
— А если бы сказал?
— Тогда я ответил бы вам, что это не еда, а дымящийся котелок, такой же, какой Воловий Зад подсовывает вам, и этот котелок наполнит ваши ноздри гораздо более приятным запахом. А это не бисквит, а пластырь для вашего языка, который немедленно нужно приложить.
— Ах. — Король Шрюд придвинул стол немного ближе и взял полную ложку супа. Это была густая похлебка из ячменя, кусочков моркови и мяса. Шрюд попробовал и начал есть.
— Разве я хуже лечу вас, чем Воловий Зад? — промурлыкал шут, очень довольный собой.
— Ты прекрасно знаешь, что Волзед не лекарь, а просто-напросто мой слуга.
— Я прекрасно знаю, и вы прекрасно знаете, а Воловий Зад этого вовсе не знает, и поэтому вы себя чувствуете не прекрасно.
— Довольно болтовни. Подойди, Фитц, не стой там, ухмыляясь как дурак. Что ты мне расскажешь?
Я посмотрел на шута и решил не оскорблять ни его, ни короля, спрашивая, могу ли я свободно говорить при нем. И тогда я сделал быстрый доклад без всяких упоминаний моих тайных действий, а только об их результатах. Шрюд внимательно выслушал и не сделал никаких замечаний, разве что пожурил меня за плохие манеры за столом герцога. Потом он спросил, хорошо ли себя чувствует герцог Браунди из Бернса и удовлетворен ли он миром в своем герцогстве. Я ответил, что он был доволен, когда я уезжал. Шрюд кивнул. Потом он попросил свитки, которые я копировал. Я вынул их и разложил перед ним и удостоился похвалы за изящество почерка. Король велел мне отнести их в кабинет Верити и проследить, чтобы принц изучил свитки. Он спросил меня, видел ли я реликвию Элдерлингов. Я подробно описал ему ее. И все это время шут торчал на камнях перед очагом и наблюдал за нами, молчаливый, как сова. Король съел суп и бисквит под присмотром шута, а я читал ему вслух свиток. Когда я закончил, Шрюд вздохнул и откинулся в кресле:
— Ну что ж, посмотрим на твою работу. — Озадаченный, я передал ему свиток. Король еще раз внимательно оглядел его и снова свернул со словами: — Ты хорошо владеешь пером, мальчик. Хорошо написано и хорошо сделано. Отнеси все в кабинет Верити и проследи, чтобы принц прочел.
— Конечно, мой король, — сказал я смущенно.
Я не понял, почему он счел нужным повторить свое распоряжение, и подумал, что от меня, возможно, ждут какого-нибудь другого ответа. Но шут уже вставал на ноги, и чего-то в нем — не взгляда, не изгиба рта и даже не поднятой брови — было достаточно, чтобы заставить меня замолчать. Шут собрал тарелки, все время весело болтая с королем, а потом нас обоих отпустили. Когда мы уходили, король смотрел в огонь.
В коридоре мы открыто обменялись взглядами. Я открыл было рот, но шут засвистел и не переставал, пока мы не спустились на целый лестничный пролет. Тогда он схватил меня за рукав, и мы остановились на площадке между этажами. Я понял, что он обдуманно выбрал это место. Никто не мог увидеть или услышать наш разговор, оставаясь незамеченным. И тем не менее со мной заговорил даже не шут, а крыса на его скипетре. Он поднес ее к моему носу и запищал крысиным голосом:
— Ах, но ты и я, мы должны запоминать все, о чем он забывает, Фитц, и сохранять это для него. Ему очень тяжело дается казаться таким сильным, как сегодня. Пусть это тебя не обманывает. К тому, что он сказал тебе дважды, ты должен отнестись особенно серьезно, потому что он очень хотел удержать это в голове и быть уверенным, что ты получил его распоряжение.
Я кивнул и решил доставить свиток Верити сегодня же ночью.
— Этот Волзед мне что-то не по душе.
— Не о Заде Вола ты должен думать, а о его ушах. — Внезапно он установил поднос на длиннопалую руку, поднял его высоко над головой и запрыгал по ступенькам, оставив меня одного с моими мыслями.
Я доставил свиток этой ночью, а в последующие два дня выполнял задания, которые дал мне Верити раньше. Я использовал жирную колбасу и копченую рыбу в качестве хранилища для моих ядов, завернутых в маленькие пакеты. Это я мог легко разбросать, убегая, и надеялся, что приманок хватит на всех, кто будет преследовать меня. Каждое утро я изучал карту в кабинете Верити, а потом седлал Уголек и отправлялся со своими ядами туда, где, по моему мнению, легче всего было столкнуться с «перекованными». Руководствуясь предыдущим опытом, я брал с собой короткий меч, что поначалу изумляло и Хендса, и Баррича. Я объяснил, что ищу дичь на случай, если Верити захочет устроить зимнюю охоту. Хендс принял это легко, а Баррич поджал губы, показав, что знает о моей лжи и знает также, что я не могу сказать ему правду. Он не допытывался, но ему это не нравилось.
Дважды за десять дней «перекованные» нападали на меня, и оба раза я легко уходил от них, разбрасывая отраву. Они жадно накидывались на нее и даже не разворачивали мясо, прежде чем запихать его себе в рот. Каждый раз на следующий день я возвращался на это место, чтобы доложить Верити, скольких я убил и как они выглядели. Вторая группа не соответствовала ни одному описанию из тех, которые мы получили. Мы оба заподозрили, что «перекованных» было больше, чем нам докладывали.